Евгений Баратынский и Аграфена Закревская
Аграфена оказалась музой Евгения Баратынского, вспыхнув на небосклоне его поэзии той самой кометой, явление которой ослепительно и мимолетно. Образ этой неординарной женщины вдохновил знаменитого поэта на создание поэмы «Бал», вышедшей в 1828 году, в которой Закревская выведена под именем княгини Нины. Так в лирике Евгения Абрамовича родился новый для русской поэзии образ — роковой соблазнительницы с холодным сердцем. В светском обществе Аграфена славилась количеством любовных похождений, которые афишировала с вызывающей смелостью. Среди ее ухажеров был и поэт Евгений Баратынский.
Родился он в 1800 году в дворянской семье. В десятилетнем возрасте мальчика зачислили в Пажеский корпус. Во время учебы подросток связался с компанией сверстников, дерзкие шалости которых «во вред начальству» закончились элементарной кражей. (Начитавшиеся Шиллера юнцы из романтических побуждений организовали «общество мстителей».) Дело расткрылось, малолетних преступников исключили из корпуса без права состоять на военной службе. «Разве что пожелаете служить рядовыми»...
И потомственный дворянин Евгений Баратынский стал солдатом Егерского полка, а потом перевелся унтер-офицером в Нейшлотский полк, расквартированный в Финляндии. (Как известно, после Русско-шведской войны и заключения в сентябре 1809 года Фридрихсгамского мира Финляндия со своей Конституцией и своими законами вошла в состав Российской империи.)
Нейшлотским полком командовал в то время полковник Георгий Лутковский — давний знакомый семьи Баратынских, который знал о поэтических опытах молодого унтер-офицера и всячески его поддерживал. Евгений в свободное от службы время работал много: из-под его пера выходили элегии и мадригалы, послания к друзьям и поэмы... Молодого человека любили и однополчане, и наезжавшие из Петербурга военные чиновники, которые сочувствовали опальному дворянину. А поэт Жуковский и президент Академии наук Уваров хлопотали ^в Петербурге перед императором о присвоении Баратынскому офицерского чина, что дало бы ему право подать в отставку, но Александр I оставался непреклонным.
Николай Путята, адъютант генерал-губернатора Финляндии (Арсения Андреевича Закревского звали за глаза герцогом Финляндским), на несколько месяцев вытащил Баратынского из глухой провинции. Их знакомство, ставшее началом многолетней дружбы, состоялось на берегу пустынного озера в конце мая 1825 года во время инспекционной поездки губернатора.
«Я шел вдоль строя за генералом Закревским, — вспоминал впоследствии Путята, — когда мне указали Баратынского... Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние».
Адъютант знал, что молодой человек пишет стихи, а остальное о своей судьбе поэт честно поведал сам. По возвращении в столицу Великого княжества Финляндского Гельсингфорс (ныне Хельсинки) Путята принялся ходатайствовать перед генерал-губернатором о хотя бы временном переводе опального дворянина и поэта в штаб.
Осенью того же года генерал-губернатор Финляндии разрешил унтер-офицеру Баратынскому служить при своем штабе в Гельсингфорсе. Поэт стал бывать в высшем свете города, где блистала своей красотой жена Закревского, Аграфена Федоровна. И уж эти-то месяцы Евгений запомнил навсегда. И не столько благодаря дружбе с Путятой, которая становилась все крепче, сколько возможности общаться с той, которая являлась, безусловно, центром местного общества. Сколько жадных взглядов было устремлено на эту женщину...
«Она — моя героиня, — писал Баратынский своему другу Путяте. — Стихов 200 уже у меня написано... Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен... Но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно. Поэзия — чудесный талисман: очаровывая сама, она обессиливает чужие вредные чары...»
Кто же эта героиня поэта?
Аграфена Закревская (урожденная графиня Толстая) родилась в 1799 году в семье графа Федора Андреевича Толстого. В 1818 году она вышла замуж за 32-летнего Арсения Андреевича Закревского (1786—1865), участника Отечественной войны, военного чиновника высокого ранга. Ее явно «некняжеское» имя (кстати, и мать ее звали простонародным именем Степанида) любящий муж преобразил в Грушеньку. Супруга была его слабостью, и он покорно терпел все ее выходки. Через три-четыре года имя высокой смуглой красавицы, имевшей неисчислимое количество любовников, было у всех на устах.
Князь Мещерский рассказывал: «Графиня Закревская была женщина умная, бойкая и имевшая немало приключений, которым была обязана, как говорили, своей красоте. Графиня вполне властвовала над своим мужем».
На портрете Дж. Доу (1827 г.) она изображена в неоклассическом стиле, подчеркнутом соответствующим фоном и драпировками, в виде античной богини, с роскошными формами, в царственно-небрежной позе.
Ее племянница, писательница Мария Федоровна Каменская, урожденная Толстая, в «(Воспоминаниях» пишет: «Закревская была очень хороша собой, что доказывает ее портрет, написанный Доу. Тетка моя изображена на нем в голубом бархатном платье александровского времени с короткой талией и в необыкновенных жемчугах. И глядя на ее теперь, всякий скажет, что Закревская была смолоду красавица».
В глазах современников она представала женщиной, дерзко презирающей мнение света, сверхсексуальной и даже порочной, внушающей страх заразительной силой своей почти сатанинской страстности.
Не исключено, что Аграфена Федоровна сознательно стремилась создать вокруг себя ореол «роковой» женщины. Ей необходимы были сильные ощущения, опасная игра страстей.
В 1821 году у Закревской умерла мать, и якобы после этого печального события начались у Грушеньки нервические припадки, чрезвычайно беспокоившие ее мужа. Вероятно, по совету докторов, а может быть, и по воле самой Аграфены, Закревский отправил ее в сентябре следующего года на лечение в Италию. Для этого супругу пришлось срочно добыть деньги и влезть в долги, лишив себя тем самым дохода на будущий год.
Осенью 1823 года по Петербургу поползли слухи, что Аграфена вообще не собирается возвращаться в Россию: на Апеннинах ее удерживал бурный роман с князем Кобург-ским, будущим королем Бельгии. Но все же любовники расстались, и Грушенька приехала из солнечной Италии как раз в те дни, когда ее супруг получил должность генерал-губернатора Финляндии.
В конце 1824 года в Гельсингфорсе молодой, но уже известный поэт Баратынский встретился на балу с Закревской, каждый шаг которой сопровождала скандальная молва. Эта встреча потрясла Евгения. Поклонница любовных похождений предстала перед ним не только в блеске своей красоты, но как женщина роковая и опасная. Она покорила не только поэта, но и его друга и сослуживца Н. В. Путяту, с которым Баратынский обменивался доверительными письмами. В них красавица именовалась условно-романтическими именами и прозвищами: Альсина, Магдалина (но без эпитета «кающаяся», хотя каяться этой веселой даме было в чем) или просто Фея. Мучительное и сильное чувство Евгения к жене генерал-губернатора отражено в приведенном ниже стихотворении:
Порою ласковую Фею
Я вижу в обаянье сна,
И всей наукою своею
Служить готова мне она.
Душой обманутой ликуя,
Мои мечты ей лепечу я;
Но что же? странно и во сне
Непокупное счастье мне:
Всегда дарам своим предложит
Условье некое она,
Которым, злобно смышлена,
Их отравит иль уничтожит...
Через несколько месяцев поэт уехал из Гельсингфорса в прежнюю свою глухомань — в тихую Кюмень — служить дальше. Но впечатления от встреч с этой необыкновенной женщиной остались в его памяти навсегда. «Хотя я знаю, что мучительно и глядеть на нее, и слушать, я ищу и жажду этого мучительного удовольствия...»
В 1825 году стараниями друзей Баратынский был наконец-то произведен в офицеры и получил право подать в отставку. Но странное дело: к его безудержной радости примешивалось чувство томительной тревоги, горечь расставания со страной, так много значившей в его судьбе и поэтическом становлении.
«Скажу тебе, между прочим, — писал он Николаю Путяте, — что я уже щеголяю в нейшлотском мундире. Это удовольствие приятно, но вот что мне не по нутру — хожу всякий день на ученье и через два дня — в караул. Не рожден я для службы царской. Когда подумаю о Петербурге, меня трясет лихорадка. Нет худа без добра и нет добра без худа... В Финляндии я пережил все, что было живого в сердце моем...»
В том же году поэт начал работать над своей поэмой «Бал», которую опубликовал в 1828 году. Он сам признавался, что замысел этой поэмы был связан с Гельсингфорсскими впечатлениями и что прототипом ее главной героини являлась «Она», т. е. Аграфена Федоровна Закревская.
В поэме гордая Нина Воронская полна презрения к чужим мнениям — плевать ей, что думают о ней окружающие! Над женской добродетелью — или над тем, что принято считать таковою, — ветреница смеется. В дом ее как мотыльки на яркий свет слетаются и записные волокиты, и зеленые новички вроде Баратынского. Разумеется, особых добродетелей они здесь найти не надеются, но...
Но как влекла к себе всесильно Ее живая красота! Чьи непорочные уста Так улыбалися умильно.
В самом начале поэмы автор с неожиданной резкостью и страстностью чуть ли не предостерегает неосторожных новичков:
Страшись прелестницы опасной,
Не подходи: обведена
Волшебным очерком она;
Кругом ее заразы страстной
Исполнен воздух!
Жалок тот,
Кто в сладкий чад его вступает:
Ладью пловца водоворот
Так на погибель увлекает!
Беги ее: нет сердца в ней!
Страшися вкрадчивых речей
Одуревающей приманки;
Влюбленных взглядов не лови:
В ней жар упившейся вакханки,
Горячки жар — не жар любви.
И еще характеристика поведения Нины, которую дал Е. Баратынский, имея в виду реальное поведение А. Закревской:
Кого в свой дом она манит, —
Не записных ли волокит,
Не новичков ли миловидных?
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных
И соблазнительных связей?
Но как влекла к себе всесильно
Ее живая красота!
Далее автор заставляет свою героиню впервые влюбиться в человека, сердце которого принадлежит другой, причем воплощающей для Нины те самые ненавистные ей «ужимки деревенские» женской добродетели. Потеряв своего любовника, пребывающего в роли счастливого супруга «малютки Оленьки», Нина не в силах унять жар сердца и гордыню и поэтому принимает яд. Концовка неожиданная, многим показавшаяся странной, но в ней заключена своеобразная идея возмездия. Поэт вынуждает свою героиню пережить то, что прежде переживали ее жертвы, чьими страстями она так безответственно играла. Самоубийство главной героини — последний штрих к созданному Баратынским романтическому характеру. Может быть, так он мыслил для себя прощание с искушавшей его Закревской?
В поэме дан еще и автопортрет поэта. Героя, правда, зовут не Евгением, а Арсением, но черты характера и внешности сочинитель явно позаимствовал у себя.
Княгиня Нина завершает образ роковой соблазнительницы, наметившийся в лирике Евгения Абрамовича. Она влечет к себе всесильно своей «живой красотой». В ней есть непостижимая переменчивость:
Как в близких сердцу разговорах
Была пленительна она!
Как угодительно нежна!
Какая ласковость во взорах
У ней сияла!
Но порой,
Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах, страшна собой,
Являлась новая Медея!
Какие слезы из очей
Потом катилися у ней!
Но, сколько бы строк ни посвящал Баратынский любимой женщине, ее чары не теряли своей силы. Лицо Агра-фены с правильными чертами, дерзким разлетом бровей, ясным горделивым взором продолжало пленять молодого офицера.
«Финляндский отшельник», как с грустной иронией именовал себя поэт, в одном из писем в 1825 году сообщал Николаю Путяте: «Вспоминаю общую нашу Альсину с грустным размышлением о судьбе человеческой. Друг мой, она сама несчастна: это роза, это Царица цветов; но поврежденная бурею — листья ее чуть держатся и беспрестанно опадают... Про нашу Царицу можно сказать: "Вот во что превратили ее страсти". Ужасно! Я видел ее вблизи, и никогда она не выйдет из моей памяти. Я с нею шутил и смеялся; но глубоко унылое чувство было тогда в моем сердце. Вообрази себе пышную мраморную гробницу, под счастливым небом полудня, окруженную миртами и сиренями, — вид очаровательный, воздух благоуханный; но гробница — все гробница, и вместе с негою печаль вливается в душу: вот чувство, с которым я приближался к женщине, тебе еще больше, нежели мне, знакомой».
Оба молодых офицера были влюблены в жену своего командира. Крепнущая день ото дня мужская дружба не омрачилась ревностью, да и какая может быть ревность, если в любом случае эта женщина принадлежала не кому-то из них, а совсем другому человеку — генерал-губернатору.
Впрочем, мужа не убудет, если часть предназначенной ему супружеской ласки отдать другому мужчине. Так, видимо, решила для себя «Клеопатра Невы», как назвал ее А. С. Пушкин в «Евгении Онегине». Нагрянув в августе 1825 года в Петербург, где оказался и Баратынский, Закрев-ская, прекрасная как никогда, готова была, кажется, облагодетельствовать поэта куда большим вниманием, нежели прежде. И начался их тайный роман.
«Аграфена Федоровна обходится со мною очень мило, и хотя я знаю, что опасно и глядеть на нее, и ее слушать, я ищу и жажду этого мучительного удовольствия».
Князь Вяземский называл ее медной Венерой, а такие благонравные и моральные люди, как писатель С. Т. Аксаков, смотрели на нее с ужасом и отвращением. Секс для этой поклонницы любовных приключений и шумных развлечений являлся каким-то маниакальным способом удовлетворения своей необыкновенно пылкой души. Красивая и умная женщина с переменчивым характером, страстная, порывистая, она открыто продолжала пренебрегать приличиями и условностями света: ее увлечения, любовные похождения, эксцентрические выходки были у всех на устах, но никто не считал непристойным знаться с генеральшей.
После бурного Петербургского периода Закревская вернулась к супругу в Гельсингфорс, а Баратынский внезапно объявил о своей помолвке с умной и волевой Анастасией Энгельгардт. Узнавший об этом Пушкин был изумлен: «Правда ли, что Баратынский женится? Боюсь за его ум...»
В 1826 году, получив наконец отставку, популярный в литературных кругах поэт очутился в Москве и поделился с Н. В. Путятой неожиданной новостью: «...в Москве пронесся необычайный слух: говорят, что Магдалина беременна. Я был поражен этим известием. Не знаю, почему беременность ее кажется непристойною. Несмотря на это, я очень рад за Аграфену: дитя познакомит ее с естественными чувствами и даст какую-нибудь нравственную цель ее существованию. До сих пор еще эта женщина преследует мое воображение, я люблю ее и желал бы видеть ее счастливою».
А 3 июля А. Я. Булгаков сообщил о благополучном разрешении от бремени и о появлении в семье Закревских новорожденной Лидии Арсеньевны: «Императрица сама вызвалась и объявила Арсению, что она с Императором изволит крестить новорожденную его Лидию Арсеньевну. Аграфена Федоровна бодра, как ни в чем не бывало, сидит и ходит».
С рождением дочери генеральша на время успокоила «свет» и мужа, ставшего министром внутренних дел России.
К этому времени Баратынский уже был женат и, казалось, окончательно расстался с обольщениями губительной страсти к обманчивой Фее. Но, вероятно, память сердца жила, а быть может, возникали и ситуации, когда он мог встречать в обществе Аграфену Фёдоровну, еще не успевшую, несмотря на рождение дочери, превратиться в благочинную мать семейства. Ведь именно в эти годы она кружила головы Вяземскому и Пушкину. И в какой-то момент родились уже прощальные строки Баратынского, обращенные к Закревской (1828 г.):
Нет, обманула вас молва,
По-прежнему дышу я вами,
И надо мной свои права
Вы не утратили с годами.
Другим курил я фимиам,
Но вас носил в святыне сердца;
Молился новым образам,
Но с беспокойством староверца.
В 1831 году муж Аграфены Федоровны вышел в отставку по причине расстроенного здоровья, как следовало из официальной версии. Он занимался устройством домашних дел и управлением имений своей супруги, так что много времени чета Закревских стала проводить в деревне, наездами появляясь в Москве и Петербурге, а иногда отбывала за границу.
«Клеопатра Невы» оставалась верной своим любовным привычкам еще долгие годы. Писатель В. В. Крестовский записал в дневник одну из сплетен 1850-х годов: «3aKpejB-ский поймал жену свою под кучером. Она, вскочив, вцепилась к нему в волосы со словами: "Видишь ли ты, мерзавец, до чего ты меня доводишь?!"».
В 1848 году император Николай I назначил Арсения Андреевича военным генерал-губернатором Москвы. На этом посту Закревский пробыл до 1859 года. Хотя Агра-фена Федоровна больше не развлекала светское общество громкими скандалами, что-то от материнского характера унаследовала, вероятно, ее единственная дочь Лидия. По Москве ходили слухи, что она предавалась любовным утехам даже с симпатичным часовщиком, приходившим для того, чтобы завести часы в генеральском доме. Лидия во многом повторила мать: разница в возрасте супругов, пристрастие к жемчугам, бурная молодость, роковая роль в карьере отца. Будучи женой графа Дмитрия Карловича Нессельроде, сына российского министра, она неожиданно для всех в 1859 году покинула мужа и уехала за границу с князем Друцким-Соколинским. Рассказывали, будто Закревский заставил ее обвенчаться с князем при живом супруге, и эти события послужили одной из причин отставки генерал-губернатора Москвы. После этого Арсений Андреевич вместе с Аграфеной Федоровной покинул Россию. Умер он во Флоренции в 1865 году.
Подробностей о последних годах жизни «Клеопатры Невы» исследователи не обнаружили, но романтический ореол вокруг ее личности сохранялся долго.
Муза Е. А. Баратынского, Аграфена Федоровна Закрев-ская, скончалась в 1879 году, а сам Евгений Абрамович умер на 35 лет раньше своей бывшей возлюбленной — в 1844 году.
|
|
Читайте в рубрике «XIX век»:
Джузеппе Гарибальди и Анита Ребейра |