Оноре де Бальзак и Эвелина Ганская
С именем великого французского писателя Опоре де Бальзака связано множество легенд, сопровождавших его как при жизни, так и после смерти. Одна из них касается аристократической частицы «де» в его фамилии. Биографы выяснили, что никакого права на нее Бальзак не имел. Но его жажда приобщиться к знатному роду была настолько велика, что пресловутая частица так и осталась в начертании имени человека, происходившего из простой крестьянской семьи. Самозванный фантазер победил, оставшись для потомков де Бальзаком. Вопреки всему, вымысел одержал победу над исторической правдой.
Другая легенда из жизни гения, которая до сих пор будоражит умы поклонников и особенно поклонниц его творчества, куда более романтична. Это история любви великого писателя, находящегося на пике славы, и молодой польской аристократки Эвелины Ганской, жившей в далекой России. Когда читатель впервые знакомится с описанием событий той поры, его не покидает ощущение, что это главы из романа, написанного самим автором, — «Человеческой комедии».
Природа обделила Бальзака красотой — он был коротконогим и неуклюжим. На балах ужасно боялся знакомиться с юными девушками, чтобы не показаться смешным. Может быть, поэтому молодые красотки его в то время не привлекали. Бальзак говорил своим друзьям: «Сорокалетняя женщина сделает для тебя все, двадцатилетняя — ничего!»
Его первой любовью стала приятельница матери — Лаура де Берни — 45-летняя многодетная женщина. Оноре тогда едва исполнилось 22 года, и впоследствии он писал об этом романе: «Она была мне матерью, подругой, семьей, спутницей и советчицей. Она сделала меня писателем, она утешила меня в юности, она пробудила во мне вкус, она плакала и смеялась со мной, как сестра, она всегда приходила ко мне благодетельной дремой, которая утешает боль... Без нее я бы попросту умер... Никто не может сравниться с последней любовью женщины, которая дарит мужчине счастье первой любви».
Поскольку на Бальзака титулы и аристократические фамилии всегда производили просто гипнотическое воздействие, то не удивительно, что следующей пассией молодого писателя стала вдова генерала герцогиня д'Абрантес. Несмотря на то что связь их длилась недолго, тщеславие молодого повесы было полностью удовлетворено, и следующее его увлечение некрасивой и хромой Зюльмой Карро было скорее для души. Тем не менее, в письме к ней Бальзак писал: «Четверть часа, которые я вечером могу провести у тебя, означают для меня больше, чем все блаженства ночи, проведенной в объятиях юной красавицы...» Он называл Карро самой лучшей из всех своих подруг. Эту дружбу писатель пронес через всю жизнь.
С годами Бальзак все больше времени стал посвящать творчеству, он проводил за письменным столом по пятнадцать часов в сутки и уже не мог уделять амурным делам столько внимания, как в юности. Однако женщины сами искали знакомства со знаменитостью, забрасывая его письмами и мечтая о близких отношениях со своим кумиром. Среди адресатов были известнейшие женщины Парижа, такие как герцогиня Анриетта Мари де Кастри, дочь герцога де Мэйе, бывшего маршала Франции. Избалованный вниманием Бальзак однажды сделал такой вывод: «Гораздо легче быть любовником, чем мужем, по той простой причине, что гораздо сложнее целый день демонстрировать интеллект и остроумие,
чем говорить что-нибудь умное лишь время от времени». Может быть, великий писатель так и остался бы холостяком и вечным любовником, если бы не одно событие, произошедшее в 1832 году.
В ворохе писем, пришедших на адрес Бальзака 28 февраля, его внимание привлекло послание из далекого русского города Одессы. Подписано оно было загадочным псевдонимом «Чужестранка». Содержание письма, а также почерк и манера написания выдавали в корреспондентке женщину из высших слоев общества. Излагая свои мысли но поводу нового произведения Бальзака «Шагреневая кожа», далекая почитательница со знанием дела критиковала писателя за отсутствие в этом произведении «былой утонченности чувств».
Бальзак, заинтригованный посланием, решил подтвердить его получение через «Газетт де Франс». Через месяц. «Чужестранка» вновь прислала письмо, но назвать свое имя отказалась: «Для вас я чужестранка и останусь такой на нею жизнь». Однако она обещала любимому автору время от времени напоминать о том, что он обладает незаурядным талантом и потрясающей интуицией, которая позволяет ему так тонко чувствовать женскую душу. Несмотря на то что ее дом находился за тысячу километров от Парижа, этой женщине казалось, что только Бальзак способен полностью понять ее, а она сможет открывать ему свои тайны. Анонимная корреспондентка просила лишь об одном: «Несколько ваших слов, напечатанных в "Котидьен" [единственной французской газете, которая в те времена выходила в России], вселят в меня уверенность, что вы получили мое письмо и что я могу и впредь безбоязненно вам писать. Подпишите: "О.Б."».
Бальзак выполнил просьбу и 9 декабря 1832 года опубликовал короткое объявление: «Господин де Б. получил адресованное ему послание; он только сегодня может известить об этом при посредстве газеты и .сожалеет, что не знает, куда направить ответ». После этого таинственная незнакомка наконец-то открыла свое имя. Это была графиня Эвелина Ганская, в девичестве Ржевусская, принадлежавшая к знатному польскому роду. В 1819 году она вышла замуж за Волынского предводителя дворянства Венцеслава Ганского, который был на 22 года старше ее, имел 21 000 гектаров земли и 3035 душ крепостных.
Новая поклонница очаровала Бальзака: она была молода (госпоже Ганской исполнилось 32 года, хотя она написала в письме, что ей 27), красива, сказочно богата и к тому же имела престарелого мужа. Последнее обстоятельство вынуждало прибегать к некоторым мерам предосторожности — письма в Украину отсылались в двойном конверте на имя Анриетты Борель гувернантки дочери госпожи Ганской, Анны, единственной, оставшейся в живых из пяти ее детей.
Бальзак просто потерял голову. В тот период своей бурной жизни он действительно нуждался в сочувствии женщины, которую мог бы обожать и почитать издалека. Владелица поместья Верховни, жившая настолько далеко от Парижа, что просто не укладывалось в сознании, идеально подходила для этой роли. «Умоляю, — писал Бальзак, — расскажите мне подробнее, так ласково и вкрадчиво, как вы умеете, о том, как течет ваша жизнь,"час за часом; позвольте мне как бы стать очевидцем всего. Опишите мне места, где вы живете, все, вплоть до обивки мебели... Пусть мой мысленный взор... обращаясь к вам, повсюду вас находит; пусть видит вас склонившейся над вышиванием, над начатым цветком; пусть всякий час следует за вами. Если бы вы только знали, как часто усталый мозг жаждет отдыха, но отдыха деятельного! Как благотворны сладостные мечты, когда я могу сказать себе: "В эту минуту она там-то или там-то, она смотрит на такую-то вещь!" Ведь я считаю, что мысль способна преодолевать расстояния, что у нее достаточно силы, чтобы побеждать их! В этом мои единственные радости, ибо жизнь моя наполнена непрерывным трудом».
Бальзак ничуть не преувеличивал. Он испытывал постоянную нехватку денег, кредиторы просто атаковали его. Писателю приходилось работать не над одним, а над целыми сериями романов: «Философские этюды», «Этюды о нравах». Но несмотря на его потрясающую работоспособность, каждый раз оказывалось, что очередная книга не готова к назначенному издателем сроку. Постоянное физическое и моральное напряжение сказалось на здоровье гениального писателя. Доктор Наккар, лечащий врач Бальзака, настоятельно рекомендовал ему отдохнуть, и вторую половину апреля и первую половину мая 1833 года Оноре провел в Ангулеме. По возвращении в Париж писателя ожидали новые неприятности. Бальзак согласился напечатать в журнале «Эроп литерэр» несколько своих новых творений. Гослен и Мам, издатели, с которыми он сотрудничал ранее, пришли в ярость. Мам даже обратился по этому поводу в суд. Скандал был неминуем.
Чтобы утешить Бальзака, госпожа Ганская решила покидаться с ним на нейтральной территории. Правда, Эвелина немного побаивалась этой встречи, поскольку о писателе ходило множество самых невероятных слухов.
Одним словом, графиня уговорила мужа повезти ее в Швейцарию, в Невшатель — родной город гувернантки дочери. В то время каждый богатый русский дворянин отправлялся в путешествие в сопровождении целой свиты. С Эвелиной, кроме мужа, приехали дочь Анна, ее воспитательница, две старушки родственницы и многочисленные слуги.
Чтобы оправдать свое отсутствие в Париже, Бальзак нашел вполне благовидный предлог: для реализации своей новой идеи — распространения книг по подписке, нужна была особая тонкая и прочная бумага, которую изготовляли в Безансоне, совсем рядом с Невшателем. Оноре приехал в Невшатель и остановился в гостинице «Сокол» — напротив дома, где расположились путешественники из России. Затем он отправил короткое письмо для Эвелины на имя Анриетты Борель: «Между часом и четырьмя я отправлюсь прогуляться по окрестностям города. Все это время я буду любоваться озером, которого совсем не знаю. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете вы».
С того времени сохранился рассказ, что во время прогулки Бальзак проходил мимо дамы, погруженной в чтение книги. Вдруг она выронила платок. Писатель наклонился поднять его и понял, что в руках у незнакомки его роман. Это было самое волнующее мгновение для обоих, ведь наконец-то они увидели друг друга наяву, а не в мечтах. В тот день на госпоже Ганской было платье из темно-фиолетового бархата, любимого цвета Бальзака.
Однако на самом деле все обстояло несколько прозаичней. Десять лет спустя Оноре так вспоминал первую минуту их свидания: «Ах! Вы все еще не знаете, что произошло в моем сердце, когда, очутившись в глубине двора (каждый булыжник в нем, наваленные доски, каретные сараи навсегда врезались в мою память), я увидел в окне ваше лицо!.. Все поплыло у меня перед глазами, и, заговорив с вами, я будто оцепенел, точно поток, внезапно замедливший свой неудержимый бег, чтобы затем с новой силой устремиться вперед. Оцепенение это длилось два дня. "Что она обо мне подумает?" — в страхе повторял я про себя, точно помешанный». Перед взором писателя предстала молодая красивая женщина с весьма соблазнительными формами. У нее был «независимый и горделивый вид, в надменном лице угадывалось сладострастие».
Самому же Бальзаку было чего опасаться, ведь, несмотря на весь свой талант, он был маленьким толстеньким человечком без передних зубов, с растрепанной прической. Ганская действительно была несколько разочарована. В своем первом письме после той памятной встречи она писала: «Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении». Однако в ходе общения ум, красноречие, влюбленные глаза и добрая улыбка Оноре заставили ее забыть о неблагоприятном впечатлении. Гений снова стал гением.
Единственное, что отравляло Бальзаку жизнь в Невшателе, так это присутствие там мужа возлюбленной. В письме к сестре писатель сетовал: «Я счастлив, бесконечно счастлив, как в мечтах, без всяких задних мыслей. Увы, окаянный муж все пять дней ни на мгновение не оставлял нас. Он переходил от юбки своей жены к моему жилету. К тому же Невшатель — маленький городок, где женщина, а тем более знатная чужестранка, не может и шагу ступить незаметно. Я чувствовал себя, как в горниле. Не выношу, когда на моем пути помехи... Но главное — это то, что нам двадцать семь лет, что мы на удивление хороши собой, что у нас чудесные черные волосы нежная шелковистая кожа, какая бывает у брюнеток, что наша маленькая ручка создана для любви, что в двадцать семь лет у нас еще совсем юное, наивное сердечко, — словом, мы настоящая госпожа де Линьоль, и мы так неосмотрительны, что можем броситься на шею милому другу при посторонних.
Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах. Какое они имеют значение, когда их владелица — подлинный шедевр красоты!»
Венцеслав Ганский довольно благосклонно отнесся к «случайной» встрече с известным писателем и даже проявил к нему некоторую симпатию. На Бальзака он производил впечатление человека довольно болезненного, что дало ему надежду на скорый брак с Чужестранкой. Влюбленные обменялись поцелуем и условились, что Бальзак на Рождество приедет повидаться с Ганской в Женеву.
Возвратившись в Париж, писатель вновь окунулся в привычную суету, много работал, пытаясь расплатиться с кредиторами. Однажды удача улыбнулась ему — он заключил выгодный контракт на 30 тысяч франков, о чем не преминул похвастаться любимой. Направляя нежные послания в Россию, Оноре уверял Эвелину, что принес ей в жертву псе прежние свои увлечения. Но это было не совсем так. Поэтическая натура гения не могла чувствовать рядом с собой пустоту. Для вдохновения ему нужна была муза, роль которой периодически выполняли женщины разного возраста и происхождения. Не забывал он и своих старых подруг. От некоторых из них у гения подрастали дети. Одной из муз— Мари-Луизе-Франсуазе Даминуа — он посвятил роман «Евгения Гранде», над которым в то время работал.
И все же Оноре с нетерпением ожидал рождественских каникул и мечтал о поездке в Швейцарию. Он отправлял пылкие послания на имя Анриетты Борель и «безобидные письма» на имя Эвелины, которые можно было прочитать ее супругу: «Сударыня, я не допускаю мысли, что дом Ганских может предать забвению дни, освещенные их милым и любезным гостеприимством, благодарное воспоминание о котором хранит дом Бальзаков. Соблаговолите, сударыня, передать вашему супругу мои уверения в самых теплых чувствах и в том, что я неизменно о нем вспоминаю».
В назначенный срок Эвелина сняла в Женеве комнату для Бальзака в гостинице «Лук», а Ганские поселились в доме Мирабо неподалеку. У себя в номере Оноре обнаружил перстень, присланный Чужестранкой, и записку, в которой она спрашивала, любит ли он ее. Влюбленные писали друг другу по несколько раз в день и обменивались подарками. По вечерам Ганская тайком пробиралась в комнату гостиницы, и они подолгу говорили обо всем, что невозможно написать в письме.
Сначала Эва отказывала Бальзаку в близости, она говорила ему о своей ревности к другим дамам, называла его «ветреным французом». Но напор и обаяние гения победили. 26 января он пишет Ганской: «Любовь моя, моя возлюбленная, твои ласки подарили мне новую жизнь!» Эвелина отвечала: «Только художники могут доставить женщине истинное наслаждение, ибо в их натуре есть нечто женское». Влюбленные строили планы на будущее. Совсем не желая зла Венцеславу Ганскому, они все же надеялись,4 что через 5—10 лет смогут навсегда соединить свои судьбы. Полтора прекрасных месяца пролетели, как одно мгновение.
В середине февраля 1834 года Бальзак возвратился в Париж, а Ганские отправились в столицу Австрии. Бомбардировка письмами, полными нежных признаний, продолжилась с новой силой. Однажды два из них попали в руки мужа Эвы. Писателю вместо очередного романа пришлось срочно сочинять оправдание. По придуманной им версии госпожа Ганская в шутку попросила Бальзака написать образец настоящего «французского любовного послания». Что он якобы и не преминул выполнить. Хотя объяснение было не очень правдоподобным, Венцеслав Ганский не стал раздувать скандал. Переписка продолжалась. В начале следующего года Бальзак прислал Чужестранке рукопись только что оконченного романа «Отец Горио» со следующим посвящением: «Госпожа Э. Г. Все, что сделано руками мужиков, принадлежит их господам. Де Бальзак. Однако умоляю вас поверить, что, если бы даже я не должен был посвятить вам эту книгу в силу законов, которые распространяются на ваших бедных рабов, я положил бы ее к вашим ногам, движимый самой искренней привязанностью. 26 января 1835 года. Постоялец гостиницы "Лук" в Женеве».
Оноре писал Эвелине обо всех своих новых задумках, обещал до ее отъезда в Верховню привезти рукопись только что оконченной «Серафиты». Тем временем доброжелатели сообщали госпоже Ганской о его новых романтических похождениях. В Париж летели письма, полные упреков в неверности. Бальзак понимал, что нужно самому поехать в Вену и наладить отношения, но работы было столько, что он жаловался: «Я словно коза, привязанная к колышку. Когда наконец капризная рука Фортуны освободит меня от пут? Не знаю. Воздух Парижа убивает меня, тут меня терзают упорный труд, различные обязательства, враги! Мне нужен тихий оазис».
В мае Бальзак попросил Ганских отложить их отъезд на родину и вырвался на четыре дня в Вену. Однако встреча Пыла омрачена тем, что им так и не удалось выяснить отношения наедине. Всего несколько мимолетных поцелуев не смогли уверить Эвелину в неизменности его чувств. Венцеслав Ганский спешил возвратиться в свою вотчину, а разочарованный Бальзак — в Париж: «Посылаю вам тысячу поцелуев, ибо мною владеет столь сильное желание, что все мимолетные ласки только разжигают его. Видно, нам не удастся побыть наедине ни одного часа, ни одной минуты. Эти препятствия до такой степени воспламеняют меня, что, думается, мне стоит ускорить свой отъезд».
Оноре продолжал слать Чужестранке письма, полные уверений в любви и жалоб на беспросветный труд за письменным столом, который поглощает все его силы и здоровье: «Никогда еще я не чувствовал себя столь одиноким, никогда еще я так ясно не сознавал, что трудам моим не будет конца... Природа создала меня для любви и нежности, а по воле судьбы мне приходится только описывать свои желания, вместо того чтобы их удовлетворять». Однако писатель опять лукавил. Здоровье его действительно пошатнулось, но оставить без внимания женщин, которые добивались его благосклонности, Оноре не мог. Новые ощущения помогали ему как романисту лучше отразить на страницах книг современную жизнь. Письма же в Верховню были наполнены заверениями в преданности: «В моей жизни не только нет места для неверности, а скажу даже, нет и помыслов о ней... Вот уже месяц я не бывал в Опере... А ведь у меня, кажется, абонирована ложа у Итальянцев... Парижанки до того страшат меня, что, спасаясь от них, я сижу за работой с шести часов утра до шести вечера».
Однако сердце Чужестранки подсказывало, что в разлуке с нею любимый не будет вести целомудренный образ жизни. Ответы из России приходят все реже и становятся сухими и натянутыми. Ганский тоже не торопится умирать, а Бальзаку уже стукнуло сорок лет. Оноре ощущал, как Эва отдаляется от него — она всецело переключилась на воспитание своей любимой дочери Анны, а письма в Париж пишет раз в полгода. В отчаянии Бальзак обратился к «прославленному колдуну» Балтазару, и тот предсказал, что через полтора месяца он получит весть, от которой изменится вся его судьба.
В начале 1842 года пришло письмо, в котором сообщалось, что Венцеслав Ганский скончался. Бальзак был счастлив — Эвелина наконец-то свободна! Однако сама Чужестранка пребывала в растерянности и искренне сожалела о случившемся. Ведь после смерти мужа ей придется заниматься делами по управлению имением, в которые она раньше не вникала. Кроме того, родня мужа была недовольна тем, что Ганский предоставил жене в пожизненное пользование все свое состояние. Родственники только и ждали какого-нибудь промаха с ее стороны. Чужестранка запретила Бальзаку приезжать к ней и умоляла, чтобы присланные ею письма не попали в чужие руки. Эвелина очень боялась, что, если она вступит во второй брак, у нее отнимут дочь. Она не перенесла бы этой разлуки. Была и другая причина столь решительного отказа от отношений с Бальзаком — за те семь лет, что прошли с момента их первой встреч и, Чужестранка постарела и не была уверена, что будет нравиться возлюбленному. Вскоре из России пришло письмо, которое сразило писателя наповал. Ганская писала: «Вы свободны».
Бальзак не хотел мириться с потерей своей мечты, его любовь к Эве разгорелась с новой силой. Он писал в то время Ганской: «Я стану русским, если вы не возражаете против этого, и приеду просить у царя необходимое разрешение на наш брак». Бальзак решил поехать в Санкт-Петербург и помочь Эве выиграть судебный процесс по вступлению в наследство. Перед поездкой он срочно выполнял договоры с издательствами и зарабатывал деньги на дорогу.
Оноре прибыл в российскую столицу летом 1843 года: «Я приехал 17 июля и около полудня уже имел счастье видеть и приветствовать свою дорогую графиню Эву в доме Кутайсова на Большой Миллионной, где она живет. Я не видел ее со времени свидания в Вене, но нашел, что она так же прелестна и молода, как тогда». Чтобы не скомпрометировать Эвелину, писатель поселился в доме Титрова. Обоим казалось, что снова вернулась молодость. Записки, которые приносили от Бальзака в дом Кутайсова, были полны нежности и счастья: «Дорогая кисонька... Обожаемый мой волчишка... Волчок тысячу раз целует своего волчишку... Буду у тебя через час...» Состояние влюбленности благотворно сказалось на самочувствии гения. Он мог теперь работать без крепкого кофе и чувствовал себя гораздо лучше, чем в Париже. Впервые Бальзак без оглядки на мужа наслаждался близостью с любимой женщиной. Он уверял Ганскую: «Я люблю так, как любил в 1819 году, люблю в первый и единственный раз в жизни...»
Дела вынудили писателя вернуться во Францию. Теперь он жил одной мечтой: хоть бы Эвелина поскорее подписала полюбовную сделку, закончила судебную тяжбу и приехала к нему! На стене в его доме теперь висит пейзаж, где изображена Верховня, а на столе стоит миниатюрный портрет Эвы кисти Дафинжера.
Как только Ганская выиграла процесс, она выехала из России в Дрезден. Сюда к ней примчался Бальзак и увез в Канштадт на воды, прописанные Эвелине, а затем в Париж. Бальзак поселил Чужестранку в своем доме и даже пообещал уволить экономку, отношение которой к хозяину показалось Эве подозрительным.
Зиму Чужестранка пожелала провести в Италии. Эта поездка стала высшей точкой их отношений: «Но Лион, ах, этот Лион! Там я увидел, как мою любовь превзошли прелесть, очарование, нежность, совершенство ласк и сладость твоей любви, обратившей для меня слово "Лион" в некое волшебное заклинание, которое в жизни человеческой становится священным, ибо стоит произнести его — и перед тобой отверзается небо...» В эти полгода Бальзак очень мало писал. Казалось, писателю не было до этого никакого дела. Ведь Эвелина наконец пообещала выйти за него замуж и даже сообщила потрясающую новость — Оноре будет отцом. Бальзак не сомневался, что это будет сын и он назовет его Виктор-Оноре.
Бальзак присмотрел и купил дорогой особняк для будущего семейного гнездышка. Опять влез в огромные долги, но в расчете на наследство Эвелины продолжал его обустраивать по самому высшему классу. Эву такая расточительность очень беспокоила. Свадьба откладывалась. Ганская не хотела назвать настоящую причину отсрочки. Она не могла признаться любимому, что родилась в 1800 году, а не в 1806-м, как говорила. В сорок шесть лет женщине неприятно признаваться в таком обмане. Второй причиной было то, что Оноре не мог вести денежных дел и постоянно сидел в долгах. Она решила родить втайне, доверить ребенка Бальзаку и уехать в Верховню.
Но внезапно в Дрездене Эвелина тяжело заболела и слегла. Начались преждевременные роды, в которых она потеряла ребенка. Бальзак испытал огромное потрясение: «Я уже так полюбил своего ребенка, который родился бы от тебя! В нем была вся моя жизнь...» Чужестранка хотела уехать на родину, а Бальзак утверждал, что если они не поженятся в июле 1847 года, он за себя не ручается: «Горе меня сгложет, или я сам наложу на себя руки, чтобы покончить с такой жизнью». Эва сжалилась и перед отъездом приехала на два месяца в Париж. Они снова были счастливы. Писатель забросил свою работу и развлекал дорогую гостью, как мог, а она ругала его за непомерную расточительность и легкомыслие. Два с половиной месяца закончились, и Бальзаку снова оставалось только одно: ждать и надеяться.
Вдали от парижских вольностей Эвелина снова засомневалась в целесообразности дальнейших отношений. И все-таки любовь преодолела страх перед родственниками и общественным мнением. Чужестранка разрешает Бальзаку приехать в Россию. Оноре тут же бросается оформлять документы и отправляется в дорогу.
13 сентября 1847 года Бальзак прибыл в Верховню. Благодаря писательской известности путешествие прошло вполне благополучно. В письме во Францию он пишет о владениях Ганских: «Дом у них — настоящий Лувр, а поместье — величиной с наши департаменты». Ему отвели прекрасное помещение, состоявшее из спальни, гостиной и кабинета. Но главное — с ним была его Чужестранка. Она окружила его любовью и создала все условия для работы. Чтобы развлечь дорогого гостя, она свозила его в Киев, этот Северный Рим. Бальзак чувствовал, какое благотворное действие на его истощенное здоровье оказывает жизнь в Верховне, и хотел как можно дольше оставаться здесь. Но финансовые дела вынудили его в самые морозы тронуться в обратный путь. Эвелина подарила любимому лисью шубу и дала 90 000 франков на погашение долгов.
Зимой 1848 года в Париже было неспокойно. Театр и литература во время беспорядков не могли его больше кормить, и писатель решил возвратиться к Ганской. Нужно было только достать денег на дорогу. Бальзак пишет ей: «Чувствую, как постарел. Работать становится трудно, в светильнике остается немного масла, лишь бы он в силах был осветить последние рукописи, которые я собираюсь завершить. Пять-шесть пьес для театра все могут уладить, а мозг мой еще достаточно живо работает, чтобы я мог их написать... С какой радостью я отдал бы все свои драмы за то, чтобы попить с вами чайку за большим, покрытым клеенкой столом в вашей столовой, а я должен ждать, когда поставят мою пьесу и подымится занавес в угоду бестолковой публике, которая меня освищет!..»
В сентябре, получив разрешение священника приходской церкви на бракосочетание в одной из польских епархий, Бальзак поехал к своей «полярной звезде». Он решил даже принять русское подданство, если того потребуют обстоятельства. Писатель ощущал себя чужим в революционном Париже. Он был болен и чувствовал потребность и сочувствии и любви. Оноре искренне надеялся, что супружество и уединение в украинской глуши вернет ему силы душевные и физические.
Конец 1848 года и весь следующий год Бальзак прожил н Верховне. Его поселили в тех же комнатах и приставили слугу — великана Фому Губернатчука, который разводил огонь в камине, чтобы «пану» было тепло. Чужестранка снова решала финансовые проблемы писателя. Разумеется, она не была довольна его долгами, ведь свои поместья снова отдала дочери, оставив себе только пожизненную ренту. Но и отказать ему в помощи тоже не могла. Иногда ее терзали сомнения, сможет ли она сохранить свое материальное положение, связав свою судьбу с Бальзаком? Смогут ли они расплатиться с долгами после окончания обустройства парижской усадьбы? Именно эти мысли заставляли ее откладывать свадьбу.
Тем временем Бальзак тяжело заболел. Он не мог холить, ему тяжело было даже поднять руку — сразу начиналось удушье. Врачи поставили диагноз: гипертрофия сердца. Требовалось длительное лечение, по мнению врачей, около шести месяцев. Кроме того, зимой 1850-го писатель сильно простудился и у него начался бронхит. Три недели Бальзак не выходил из спальни, и бессменной и самой внимательной сиделкой при нем была госпожа Ганская.
В марте 1850 года Оноре оправился от болезни и мог доехать до Бердичева, где должно было состояться бракосочетание. До последней минуты он не был уверен, что свадьба состоится. И все же отправил матери в Париж распоряжение, чтобы к их приезду в доме «в жардиньерках стояли "красивые-красивые цветы", а в вазах— кустики капского вереска». Эвелина тоже до последнего дня сомневалась в правильности своего решения, но любовь и жалость к больному победили. Свадьба состоялась 14 марта, в семь часов утра, в Бердичевском костеле Святой Варвары.
После церемонии все вернулись обратно в Верховню. Бальзак, измученный дорогой, задыхался, а пятидесятилетняя новобрачная страдала от приступа подагры. В таком состоянии супруги не могли и думать о свадебном путешествии, его пришлось отложить до конца апреля. Чтобы вписать госпожу Бальзак в паспорт мужа и получить визу на выезд из Российской империи, нужно было съездить в Киев. Во время этой вынужденной поездки писатель получил воспаление глаз. Снова пришлось лечиться. Только 25 апреля «молодые» тронулись в путь.
После долгого и утомительного путешествия тихим майским вечером супруги прибыли в Париж. Эва писала своей дочери: «Бильбоке доехал в таком ужасном состоянии, в каком ты никогда его не видела. Он ничего не видит, не может ходить, то и дело теряет сознание». На следующий же день доктор Наккар созвал консилиум. Врачи назначили кровопускание, слабительное и мочегонное; предписали избегать всяких волнений, говорить мало и вполголоса. Доктора установили, что болезнь сердца развилась и приняла угрожающий жизни характер.
Бальзак почти совсем ослеп, и жена записывала за ним под диктовку. Эта работа, медицинский уход, домашние хлопоты поглощали все время новобрачной. Она едва успевала несколько минут погулять в садике, чтобы подышать воздухом. Состояние больного все ухудшалось. В воскресенье, 18 августа 1850 года, в девять часов утра аббат Озур соборовал Бальзака. Госпожа де Бальзак, измученная трехмесячной бессонницей, пригласила сиделку. Ночью великий писатель умер. Таким трудом добытое счастье ускользнуло из его рук точно так же, как оно не раз ускользало от героев его знаменитых романов. В надгробной речи Виктор Гюго сказал: «Этот могучий и неутомимый труженик, этот философ, этот мыслитель, этот гений прожил среди нас жизнь, полную грез, борьбы, схваток, битвы, — жизнь, которой во все времена живут все великие люди».
А чужестранка осталась верной своей супружеской клятве. После смерти писателя она оплатила все его долги и, кроме того, взяла на себя содержание матери Бальзака, хотя у той были и другие дети. Почти все состояние графини Ганской ушло в руки кредиторов, но имя великого писателя осталось незапятнанным.
|
|
Читайте в рубрике «XIX век»:
Джузеппе Гарибальди и Анита Ребейра |